Итак, я умер, Бейте барабаны! И радуйтесь со мной, Кто хоть мгновенье ЖИЛ! Михаил Кравченко. «Избранное»
На прошлой неделе в подмосковном поселке Переделкино был убит предприниматель Михаил Кравченко. Глава крупнейшей в России мебельной компании «Фабрика мебели «8 Марта»» был застрелен шестью выстрелами в собственном «мерседесе», когда возвращался домой после банкета, которым завершился Московский международный мебельный салон в «Крокус Экспо». Убийство шокировало общественность: предприниматель был интеллигентным человеком, аккуратно и спокойно ведущим бизнес. Его знали как филантропа, мецената, академика РАЕН, путешественника и поэта.
Полиция сегодня отрабатывает несколько мотивов убийства, прежде всего — связанные с бизнесом, но пока нет ни одного приоритетного.
Загадочной оказалась не только смерть Михаила Кравченко — его жизнь тоже непроста для понимания, она опровергает сложившиеся в нашем обществе представления о людях бизнеса. Он писал стихи, картины, занимался скульптурой, издавал альманах «Затерянный мир» (Кравченко был путешественником-экстремалом — однажды он ездил с телеведущим Николаем Дроздовым в Новую Гвинею к племени людоедов), спонсировал детские дома. «Я не занимаюсь бизнесом — я занимаюсь людьми», — писал он в своем блоге. Подобное отношение к жизни выделяло его из среды отечественных предпринимателей, которые чаще всего видят в бизнесе возможность реализации своего эго. Творчество, поиск себя, любовь, духовный рост — эти ценности, которые в обывательском понимании больше подходят «сумасшедшим художникам», стали приоритетами человека, основавшего успешный бизнес в мебельной индустрии. Возможно, такой подход связан с личной историей Кравченко: в 1990-е ему пришлось пережить трагедию — в автомобильной катастрофе погибла его семья. Чтобы справиться с горем, он начал развивать бизнес: созданный им холдинг объединил крупнейшие столичные фабрики мягкой мебели — бывшие мебельные мануфактуры Ф. Е. Серегина. Выбор деятельности был не случаен: производство мягкой мебели требует индивидуального подхода, да и сама она символизирует красоту, семейный уют, душевный комфорт, что не могло быть не по нраву Кравченко, наделенному сильным эстетическим чувством. По сути, его мебельный холдинг сформировал средний сегмент отечественного мебельного рынка. В начале 2000-х, когда на рынке господствовали кустарная мебель и недорогой стандартный импорт, Кравченко предложил принципиально новый продукт — качественную брендовую мягкую мебель по европейскому образцу. У компании были собственные дизайнерские и конструкторские бюро (например, холдинг запатентовал восемь механизмов раскладывания диванов), масштабная дилерская сеть — сегодня она охватывает сто городов в России и СНГ. Новаторским оказалось и продвижение мебели: в рознице появились персональные продавцы-консультанты, и сегодня такой сервис стал привычным во всех мебельных салонах.
Примечательно, что рассказывать о своем бизнесе Кравченко не умел или же не хотел. К нему можно было прийти на деловое интервью с тщательно продуманным списком вопросов — и остаться ни с чем. Кравченко всегда задавал свою волну разговора, и эта волна неизбежно уводила от заземленных конкретных показателей, которыми характеризуется каждая история бизнеса, опять-таки к общечеловеческим ценностям: творчеству, честности, поиску себя. Отправляясь на открытие первого Международного мебельного салона в Москве, организованного Media Globe и «Крокус Экспо», я, безусловно, планировала побеседовать с главой холдинга «8 Марта» как с отраслевым лидером, но на серьезное интервью не рассчитывала. Думала задать ему несколько стандартных вопросов об открытии новой весенней экспозиции мебели, о том, сможет ли она составить конкуренцию давней выставке в Экспоцентре. Но на сей раз Михаил Кравченко оказался разговорчивым, сам начал рассказывать об отрасли, о том, как она переживает кризис. Он с болью говорил, как трудно в нынешних условиях развивать средний бизнес в стране, как сложно выпускать действительно качественный продукт.
Вот это последнее интервью.
— В «Крокус Экспо» начал работу новый мебельный салон, который, в отличие от традиционной осенней выставки в Экспоцентре, приурочен к весеннему сезону. Вы были одним из инициаторов его появления. Зачем отрасли и конкретно вашему холдингу еще одна экспозиция?
— Весенняя выставка нужна мебельной индустрии, прежде всего ритейлерам: у них появляется возможность лучше подготовиться к сезону, который начинается в конце лета. Они заранее знакомятся с новинками производителей, закупают пробное количество этих новинок, потом проверяют, какие из них выстрелят на рынке, какие нет. Соответственно, и производители к осени, в самый пик продаж, смогут поставить отобранные модели на поток. Осенняя выставка в этом смысле была куда менее удобной: в конце года у ритейлеров и так традиционный спад продаж, а тут еще приходит новая коллекция, с которой нужно что-то делать. С развитием мебельной розницы в нашей стране неизбежно должна была появиться весенняя выставка. Будем надеяться, что поплывет корабль наконец-то!
— В каком состоянии сегодня находится мебельная розница? До сих пор она развивалась довольно слабо, а в кризис многие ритейлеры вообще ушли с рынка. Слабость розницы, как известно, больше всего ограничивает рост мебельного производства в России.
— Чтобы мебельные сети развивались, у них должны быть деньги для закупки новой коллекции. А для этого кредиты в стране должны быть нормальные. Если бизнес не суперприбыльный, средний — а мебельное дело именно такое, — то нынешние процентные ставки его попросту ломают. Поэтому нужного роста нет.
— Но на пресс-конференции, посвященной открытию выставки, организаторы заявили, что отечественная мебельная отрасль наконец вышла из кризиса.
— Никто не вышел из кризиса. В сегменте корпусной мебели ситуация чуть лучше, там есть небольшая динамика, но только потому, что эта мебель пока еще в большом дефиците на рынке. Про сегмент мягкой мебели могу сказать одно: как только начался кризис, наш средний по доходам класс тут же переключился на покупку дешевой низкокачественной мебели. Удержаться, не свалиться за ним, не выпускать «дрова» под видом хорошей мебели — вот ключевая задача для нас сегодня. Заниматься производством мест для сидения-лежания очень скучно и очень не хочется.
— А как можно удержаться? Вы работаете в среднем и премиум-сегменте, и, судя по вашим магазинам, вам пришлось сбросить цены процентов на двадцать-тридцать.
— В кризис все лишнее отсекается, но вся боль в том, что лишнее — это на самом деле не лишнее с точки зрения жизнедеятельности компании, оно лишнее в том смысле, что не является главным для элементарного выживания. Но это отсекание — оттягивание компании назад.
— Что означает «шаг назад» в производстве мягкой мебели? Вам пришлось перейти на другие технологии, комплектующие? Отечественные производители одежды, например, после удорожания хлопка начали вовсю использовать синтетику.
— Мы не перешли на «дрова». Мы оставили прежних поставщиков ткани, кожи, комплектующих, сохранили технологии и конструкторский центр. И из-за этого до сих пор залечиваем крупные раны в своем бизнесе. За счет ухода прибыли в минус мы снижали цены, где могли, а где не могли — просто на одном уровне их удерживали. Если денег у населения не прибавится, а кредиты будут так же дороги — на рынке мягкой мебели останутся одни «дрова». Все пятнадцать-двадцать лет своего существования мы делали ставку на качество. И в какой-то степени это была наша миссия, потому что за нами пошли другие, фабрики начали уходить от выпуска низкокачественной мебели, пытаться заниматься дизайном и качеством. До этого момента Россию нигде в мире как производителя мебели вообще не воспринимали: «дрова» и «медведи», дескать. Средний класс в последние годы начал доверять нашей мебельной промышленности, доверять России. Сейчас все это может прекратиться. В кризис, я уже говорил, наши потребители переключились на дешевую мебель. И этим воспользовались кустарщики. Нас вовсю пошли подделывать. Производство мягкой мебели не требует дорогостоящих линий, как в корпусной мебели, поэтому в корпусной нет кустарного производства. В каждом крупном городе локальные малоизвестные производители, которые налогов не платят, подделывают не менее семи-восьми наших моделей. Они не занимаются ни конструкторским бюро, ни продвижением, ни развитием, не ездят на выставки. Поскольку это всерьез не преследуется государством, локальный производитель покупает нашу мебель, снимает лекала, берет картон и поролон дерьмовый — и говорит ритейлерам, у которых оборотных денег сегодня не хватает: берите, не переплачивайте за бренд. Доля правды в этом есть, потому что бренд сам по себе кое-чего стоит. Но главное, за брендом стоит качество.
— Конкуренция с местным контрафактом сегодня больше подрезает российский мебельный бизнес, чем вступление в ВТО, которым давно пугают отечественных мебельщиков?
— Иностранцы рвутся в Россию всячески. В Европе сейчас мебельщикам непросто — спрос упал еще больше, чем в России. Один из участников весеннего мебельного салона немецкая выставочная компания Koelnmesse специально для России вывела интерьерный бренд Rooms. Итальянцы тоже к нам изо всех сил стремятся — они заточены на экспорт исторически, внутренний-то рынок у них маленький. И к тому же в последний год мебельные фабрики Италии перестали получать от своего правительства дотации на участие в местных выставках. Так что иностранцам сейчас трудно. У российских компаний сравнительно неплохие шансы: мебельных производств в мире очень много, технологии производства общеизвестны и доступны, но мы лучше понимаем, что нужно нашим людям. Кроме того, в выпуске мебели важнее всего нюансы, дизайнерские отличия. Чем больше нюансов, тем сложнее за тобой угнаться. Дизайн — это основа для развития производства продуктов глубокого передела, это неисчерпаемый ресурс: чем больше он расходуется, тем больше он необходим. Это вещь куда более стабильная, чем нефть. Но кто будет развивать дизайн сегодня, когда можно тупо скопировать?
— Как можно преодолеть стагнацию в отрасли? Ведь она связана с тем, что спрос упал, количество денег у населения объективно уменьшилось.
— Да, я могу понять людей, у которых нет денег, и поэтому они покупают контрафакт. Изменить ситуацию может только государство — это же его задача: заниматься развитием экономики, отраслей. Деньги не зря сравнивают с кровью, которая разносит питательные вещества в организме. Как только поток денег заканчивается, в производстве продуктов глубокого передела начинается застой. Чтобы выйти из него, государству надо всего лишь усилить движение этих денег, и предпосылки к этому есть: в стране много людей, которые хотели бы что-то делать, — только не мешайте им. Освободите от необходимости бегать через шлагбаумы — бесконечные налоговые и контрольные проверки, которых становится все больше. Как будто у чиновников существует план, сколько надо собрать денег. На одного работника у нас семь проверяющих, почти как в сказке Салтыкова-Щедрина про мужика и генералов, помните? Я говорил несколько лет назад с чиновниками — достаточно неплохими людьми, кстати. Зачем ты этого кооператора долбишь, что ты из него высасываешь? В нашей стране столько законов — разверни как хочешь. Ты видишь ростки, говорю ему, у нас земля плодородная, в ней семян много! Люди готовы творить, но росточки эти можно замять, вот эта веточка — ну не рви ты с нее листья! Дай возможность вырасти в дубок! Через десять лет роща будет, а через двадцать лет сможешь всех кормить листвой опавшей, желудями! Чиновники паразитируют не потому, что они плохие люди, а потому, что существует система, в которой не паразитировать невозможно. Если я занимаюсь реальным делом, то система эта меня выкидывает по простой причине — я не имею денег с кем-то договориться, все ресурсы у меня обращены на процесс производства, в котором каждый нюанс важен.
Это же все просто отсекается волей сверху. Представьте себе стадо. Чтобы коровы давали хорошее молоко, они должны хорошо питаться, хорошо себя чувствовать. Тогда молока будет хватать всем — и телятам, и хозяину, и собакам, которые стадо охраняют. И вот одна собака повадилась пить кровь у коров. Стадо чахнет, надои падают, молока всем перестает хватать, в том числе собакам. Хозяин должен изолировать такую собаку от стада. Если у хозяина есть реальная власть.
— Нет ли у вас усталости, желания оставить бизнес? В последнее время российские компании продают бизнес иностранцам — несмотря на то что им удалось, как и вам, стать отраслевыми лидерами.
— Очень многие мои знакомые мебельщики сворачивают бизнес. И в то же время постоянно очередная предпринимательская волна идет — все новые и новые бизнесы в мебельной отрасли появляются. Разной специализации, дизайна. А потом приедет к новичку несколько раз налоговая инспекция — и все. Государство должно так сделать, чтобы новички, наоборот, нормально жили, чтобы у них оставались средства для роста, для закупки сырья, технологий, предприятий новых. Развивать их, а не паразитировать. Может быть, такой подход верхов связан с тем, что в свое время надо было забрать власть у олигархов, но сделать это можно было, только самому став олигархом. А став олигархом — попробуй всю эту систему теперь поверни, попробуй заняться развитием. Как теперь можно соскочить с этого дикого зверя?
— Если бы благоприятные условия были — как бы развивался ваш мебельный бизнес? Вы уже освоили рынок России и СНГ, начали бы вы глобальную экспансию?
— Это невозможно. Потому что все серьезное, классное идет к нам с Запада. Я не говорю про дизайн — все его основоположники там. Возьмем сырье, например. Хорошая кожа — не та, которая у нас тут предлагается: турецкая, нижние слои дермы, недолговечная. Ее прокрашивают и задорого продают мебельщикам. Годится такая кожа только на «дрова». В Европе кожа — это верхний слой дермы: совсем другое качество, носкость.
— Так каким вы все-таки видите свой бизнес года через три?
— Я надеюсь, что мы начнем наконец-то развиваться.
— А сейчас вы не…
— А сейчас мы выживаем. В России бизнесу приходится только выживать. За исключением тех его видов, которые присосались к государственным ресурсам. Где деньги не экономят. Вот кладет у меня асфальт директор фабрики, ему на это три рубля денег выдано. Так он сделает даже дешевле и в кратчайшие сроки. Потому что ему самому так выгодно. А если три рубля попадут чиновнику, он в лучшем случае рубль даст на строительство, а остальное возьмет себе — потому что никто ничего не считает в государстве. И будет класть асфальт до бесконечности долго.
— Вы говорите, что выживаете, а сами ассортимент постоянно расширяете, линейки наращиваете, вводите новые товарные позиции: кровати, матрацы и прочее. Стили разнообразные, несмотря на то что школы промышленного дизайна в стране так и не появилось.
— Это не развитие. Это риски. Громадные риски. На которые я иду, потому что хочу творить. Только из-за денег я не стал бы этим заниматься. Производство мягкой мебели — сложная, экономически невыгодная вещь, это не штамповочные процессы. В нем все сложно увязано, все индивидуально, каждая вещь должна донести нюансы качества, атмосферу особую. Дизайнеров мы сами выращиваем. И конструкторы, и дизайнеры, прошедшие школу у нас в компании, очень высоко ценятся на рынке. По идее, мы не должны этим заниматься — долго, затратно. Если бы специалисты были на рынке, наша отдача была бы выше. Это не зарабатывание денег, повторяю. Зарабатывание денег сегодня в России чем-то похоже на воровство магнитол из автомобилей в девяностые годы, которые можно было за пятьдесят баксов продать. Так и сейчас, эксплуатируются старые фонды, которые дают быструю прибыль. На эту тему потом хочу поговорить — эта тема отдельной статьи. У людей должны быть горизонты, духовные ценности — они больше чем сиюминутная прибыль. Хотя высмеют, если начну говорить про это.
Холдинг «Фабрики мебели «8 Марта»» начал развиваться в 1996 году. В настоящее время зонтичный бренд «Фабрики мебели «8 марта»» объединил 10 марок мягкой мебели различной стилистики — «8 Марта», Lunika, Britannica, Anderssen, Albert&Shtein, Roybosh («Цexъ»), Forma, Dream Land, «Урфин Джюс», Dolce-Vita — всего более 100 моделей диванов, кресел, кроватей. По неофициальным оценкам, оборот холдинга в прошлом году составил 200 млн долларов, а доля на рынке мягкой мебели — 6–8%.
